ЗНАМЕНИЕ

Белоснежные Уральские степи морозной зимы так искусно прятали беляков и их армии, что Чапай подолгу вглядывался в тошнотворно белую даль, а увидать врага не мог, ажно бинокль 60-ти кратный к бровям приморозил.  Возвращался в штаб дивизии весь в изморози, словно старый чукча из вьюги, с торчащими, как полозья саней в разные стороны, ледяными усами.

- Ты на Деда Мороза похож! – Радовался Петька, - Уж, Новый год скоро! Подарки под елкой… Анка - Снегурочка…

- Не придумала еще наша Советская власть Деда Мороза, - поправил  Петьку исторической справкой комиссар Фурманов, - не до праздников нынче!

- Ну тагды Санта Клаус! Мироеды его уже придумали!

- Замолч, полиглот! – Оскаблился синими губами Чапай, что аж иней с папахи посыпался, - Наслушался в деникинском штабе про Санты энти, больше не пойдешь в разведку! На посту сгною, пардонь, заморожу, чтоб Кланус твой в головах не возникал почем зря.

 - Какие ж посты в такую холодину?! – Стал воспарять Петька, - Не видать ни хрена в снегу-то,  а меня с беляками спутать можно…

- Ага, чтоб не путать, наденешь красные революционные шаровары! – Приказал Чапай, - Вона деревня Елки, елки-ее-палки, тамачи церковь с куполом. Вот на купол и полезешь, пост там твой, значит. Да гляди в оба, беляков не проворонь! Такой тебе подарок под елку от Деда Мороза. 

Чапай на мгновение задумался и добавил: - и от Снегурки!

 

Много лет спустя крестьяне Елок будут добиваться переименования своей деревни в Ельцино, утверждая, что именно там родился Великий и Настырный Президент Федерации, оспаривая другие уральские деревни рождения безоговорочным аргументом – так пить самогонку могли только выходцы Елок, крещенные в церкви св.Луки, обученные этому искусству красноармейцами чапаевской дивизии.

Но во времена Гражданской это была простая деревня Елки, имеющая ветхую церквушку св.Луки-мученика, который всю свою жизнь боролся за трезвый лик святого с грехом алкоголизма. Вот на купол этой церкви и взобрался пост номер один – Петька в красных шароварах. 

Крестьяне Елок в своей скромности как раз додумались послать ходоков к Чапаю. Назрело крестьянам поговорить с прославленным начдивом об коммуне и ее последствиях, ибо белые приходят – грабят, красные приходят и то же, понимаешь ли, грабить начали… Дык, хорошо, коли пришли да и ушли восвояси, а то, понимаешь ли, на постой остановились, коммунизьму в деревне организовали – все бабы равны каждому, самогонка в кучу и поросята уже в деревне кончились. Бог весть, сколько годков еще они тут простоят, а запас у крестьян небольшой, остались одни петухи, потому как по сугробам не ловко поймать кричащую птицу.

В общем, накопилось у крестьян вопросов к Василию Иванычу множество, а трепетно каждому с самим начдивом говорить. Шибко уважаемый Чапай среди крестьян, ведь из простого мужика в такие великие люди пролез! Ну и кинули жребий царским пятаком: кому орел двуглавый – тот и ходок к Чапаю…

Собралось в колонну пол деревни, потому как поп Ефлампий бракованным пятаком жребий кидал, где со всех сторон орлы двуглавые… Взяли ходоки икону «Мадонна с дитем», опять же по совету попа, с хоругвями и крестом направились к штабу чапаевской дивизии, пробиваясь сквозь сугробы. 

 

Петька на куполе изрядно промерз. Шаровары больше не грели. Из широких карманов Петька выудил все запасы бутылок и горшков. С вывернутыми наружу карманами он издали стал похож на красную звезду, потому, как и лицо его рдело от мороза, и от выпитого самогону.  Он стал приплясывать на куполе, крутиться вокруг креста, как проститутка на шесте. И тут увидел: идет все-таки чертово семя сдаваться, колонной выстроились, впереди белые флаги, и поют так жалобно, аж жуть…

- Надобно Чапаю докладать! – Воскликнул Петька и поскользнулся. Зацепился шаровариной  за крест и так повис вниз  головой, сбивая мордой сосульки. Понятно, со страху заорал:

- Караул! Белые!

 

- Гляди же иже на храм Божий! – Прервал песнь молитвенную поп истошным голосом, упал на колени и затрепыхался  в  культовом экстазе, крестясь…

Крестьяне тоже вылупились на купол церкви  и их ряды смялись и поредели – как ни как знамение Господние над деревней Елки взвилось. Наместо креста звезда Давидова прилипла, да только красного цвету, да не просто так сияла, а время от времени из шестиугольной Давидовой в пятиугольную Советскую красноармейскую превращалась… Вот тебе чудо в начале двадцатого века! 

Как понять такое знамение крестьяне не могли, а поп Ефлампий из экстаза не выходил. Потому ходоки все атрибуты побросали в сугробы и разбежались по домам праздновать, стало быть, такое революционное знамение. О претензиях к Чапаю и его дивизии забыли после первой же стопки.

 

В штабе дивизии, коим служила добротная баня на околице Елок, Чапай оттаял, усы его обсохли, а на красной морде, вокруг глаз белели следы примороженного бинокля, как очки Санта Клауса. Уж было хотел затеять с Фурмановым перепалку на счет Интернационала, как на дворе послышался топот и ругательства караульных.

- Кто идет? – Громко спросил Чапай в сени. Оттудова выглянула голова Анки, вся в инее, точно Снегурка,  и доложилась:

- Черт попа несет!

В банную резиденцию дивизии ввалился черт в красных шароварах: морда поцарапанная, задница драная, на плече скрученный черным балдахином поп Ефлампий без чувств.

- Вот он! – Заявил Петька, опустив свой трофей на пол, - Поповское отродье, белым путь отступления указал!   Шли, значит, беляки сдаваться, колонной шли, просились: «прости нам Чапай, отец наш, всемогущий…Аминь.»

Что ни говори, Чапаю приятно стало от слова «всемогущий», он как-то подтянулся и крякнул: - Чего они еще просились?

- Не то спрашиваешь, начдив, - вступил в допрос комиссар Фурманов, - куда белые девались?

- Вот и я говорю, - поправился Чапай, - куды ж их можно спрятать в белом снегу белым днем?!

- А вот у энтого попа и спрашивать! Я кады с купола в сугроб летел, он все орал: «янгел небесный, спаси и сохрани!» Знал ведь куда сохранял беляков! Вона что при нем было…

И Петька показал медный пятак из обеих сторон орлом двуглавым отчеканенный.

- Да тут контрреволюцией попахивает! – Вставил веское слово комиссар.

- Не то слово! - встрял Петька, - Воняет, хоть святых выноси! Я кады его поповство этим пятаком окрестил, сразу же завоняло…

- Тады в ружье! – Скомандовал Чапай, - Комиссар, собирай бойцов с постоялых дворов, немедля выступаем на сыск! А ты, Петро, коней в тачанку запрягай, эх, жарко чичас будет!  Анна, подь сюды, приводи попа в чувство, пусть схроны показывает!

 

 

Чего только Анка с попом не делала: и примочки снежные прикладывала, и горячий кирпич на грудь тискала… Откроет батюшка глаза, глянет на Чапая, прошипит «Боже наш милосердный» и снова  в отключку.

Чапаю «всемогущий» больше нравилось чем «милосердный», но повлиять на мнение попа никак не мог, по случаю поповской чувствительности. А тут еще Фурманов из деревни вернулся в незатейливом состоянии:

- Вот что значит политически неграмотные бойцы! Не пойдут они за тобой ни в огонь, ни в воду! Преспокойно по хатам дрыхнут,  на мороз нос боятся высунуть, не то, что в бой… Самогону требуют…

И вот тут Чапай разозлился нешутейно.

- Да что ж энто за день такой паскудный. То бинокля  к глазам примерзнет, то поп про милосердие граммофонию завел. Всех под расстрел! Всех под трибунал!

Фурманов накинул на себя овчинный полушубок, прямо таки издевался:

-  Личного примеру маловато. Командир должен быть впереди, на белом коне…

- Ах, так?! Не пойдут, говоришь? Милосердный, значит? А это мы еще поглядим, кто из нас милосердный!

И обиженный начдив, в чем был одет, в исподнем, в папахе и валенках на босу ногу, побрел на середину реки с топором. Классовой яростью и революционной страстью продолбил прорубь и сиганул туда без промедления…

 

- Йось твою двадцать градусов! – перекрестился Петька, глядя на бесчувственного попа, а потом на прорубь посередине реки,  - Неужто утоп командир наш?

- До лета не дотянул! – Съехидничал комиссар. 

Да не тут-то было. Вылезает Чапай из проруби весь посиневший, но бодрый, как бы чувством пролетарским согрет изнутри. Ус его тотчас же замерзать стал, папаха изморозью покрылась, а топор в посох ледяной превратился…

Тут и бойцы из хат повалили на Деда Мороза поглядеть. Крестьяне, так те: кто шубу тащит, кто самогону несет – «испей за здравие, дорогой товарищ!». Мол, на что нам тот поп Ефлампий нужен, коли и без него праздник удался!

А Чапай сквозь лед усов усмехается:

- Кто в воду сиганет, того прощу!

Первым Петька в воду пошел, в воде оказалось теплее, нежели на куполе сидеть. И пошла чапаевская дивизия в прорубь сигать. Некоторые бойцы даже с полной амуницией!  Потому, некоторых и не досчитались... 

- Вот что значит увлечь личным примером, - объяснился Чапай, - а то придумали то же – милосердие…

Фурманов из политических соображений купаться в ледяной воде не хотел, поэтому его вталкивали в прорубь два позеленевших бойца с сосульками на ушах.

 

 

Весной чапаевская дивизия из деревни Елки съехала на новое место дислокации - в деревню Палки.  Оттудова наблюдать за      передвижением белых армий было сподручней. А вот в деревне Елки и зародилась традиция зимой наряжать елку всяческими побрякушками, на макушку звезду красную цеплять. Да и Деда Мороза на праздник звать: «приди, мол, дорогой товарищ, испей, что Бог послал». А если и не приходит Дед Мороз, не беда значит, где-то рубит он Белые армии шашкой наголо, занят, значит. А опосля, как отпразднуется елка, крестьяне заставляют попа Ефлампия прорубь на речке продолбить и сигают туда по очереди.

Write a comment

Comments: 0